А вот про ардипитека мы уже знаем. Кисть ардипитека соединяет признаки проконсуловых и нас практически 50 на 50. Если у современного человека большой палец достигает кончиком почти сгиба первой и второй фаланги указательного пальца, у шимпанзе не достает даже до начала указательного пальца. У ардипитека – ровно пополам, ровно посередке. Ардипитек не умел ходить на согнутых фалангах пальце и не очень так мог подвешиваться на ветках, потому что его пальцы прямее, чем у современных шимпанзе и даже горилл. А еще чуть позже, когда наши предки уже полностью освоили двуногую походку и стали гораздо активнее использовать всякие орудия труд. Вначале использовать, а потом ещё и изготавливать, начал формироваться трудовой комплекс нашей кисти.

Что любопытно, трудовой комплекс кисти формировался очень долго, порядка миллиона лет или даже больше. Начало восходит еще к австралопитекам, но у первых хабилисов, которые точно делали орудия труда, потому что эти орудия мы находим, кисть еще не была полноценно трудовой. А полный трудовой комплекс сложился только у хомо эргастера порядка миллиона четыреста лет назад, а первые орудия труда появляются два миллиона шестьсот тысяч лет назад

Этот самый трудовой комплекс включает в себя широкое запястье. Обезьянам нужно активно двигать запястьем в стороны, чтобы перекидываться с ветки на ветку, нам нужно прочно держать кисть, чтоб она особо никуда не болталась, чтобы мы свой чоппер, зубило держали прочно и никуда ничего не делось. Для этого же у нас на третьей пястной кости возникает шиловидный отросток, такой узкий выступ, который вдается между полулунной и головчатой костью, вклинивается туда и не дает нашей пясти ходить взад-вперед, вправо-влево.

Такой же шиловидный отросток и даже больше, чем у человека имеется у современной гориллы, при том, что горилла не делает орудия труда, но у гориллы огромная масса тела, поэтому, когда она ходит опорой на согнутых пальцах ей тоже противопоказано слишком активное вихляние кистью туда-сюда. Это показывает, что похожие структуры могут возникать у родственных видов и не у родственных видов по разным причинам, по разным поводам. Поэтому отдельно взятый, тем более произвольно взятый признак нельзя ни в коем случае рассматривать, как надежный и как свидетельствующий о каком-либо способе локомоции.

У нас это связано с этим, что у первых изготовителей каменных орудий этого шиловидного отростка, судя по всему, не было. Правда у нас не так много находок этих кистей, но все-таки они есть. Дальше – фаланги пальцев. Во-первых, они у нас стали прямые. Если у человекообразных обезьян они сильно изогнутые. У австралопитеков они примерно в половинной степени изогнутости между шимпанзе и нами, то у нас они прямые и по верхней линии, и по нижней. Мы можем выпрямить пальцы совсем и даже немножко отклонить их назад. Если гипертрофии особой нет или артрита, то можно отклонять.

Что из самых важных – это расширенная и сплющенная форма концевых фаланг. Последние фаланги у нас сплющенные, очень широкие и относительно короткие. У древолазальных обезьян они узенькие, длинные и очень изогнутые на самом деле. Там когтей нет, там ногти, но они узкие. И даже ногти, если посмотреть у шимпанзе, они такие узкие и вытянутые, потому что там надо хвататься за ветки, а нам надо держать орудия труда. И если мы держим орудия труда, то палец должен прилегать плотно, и кость тоже под это меняется. Причем в этой уплощенности концевых фаланг есть вклад как генетический, так и приобретаемый, модификационный, потому что даже по современным людям видно, что люди тяжелых физически профессий, которые много работают руками, у них пальцы гораздо более широкие, чем белоручки.

Я занимаю среднее положение. Потому что весь год я белоручка и тяжелее клавиши я ничего не нажимаю, но зато пол лета я рою землю лопатой и некоторая гипертрофия у меня все-таки есть. Но древние люди напрягались не в пример больше даже самым трудозанятым современным людям. Поэтому, например, у неандертальцев, которые постоянно кололи кремень и таскали на горбу мамонтов, пальцы совершенно невероятной ширины и вся кисть у них громадной ширины и запястье громадной ширины и, может быть, в какой-то степени из-за этого у них элементы трудового комплекса немножко сгладились. Например, очень важный и может быть не очень яркий признак трудового комплекса это седловидный сустав первой пястной кости с костью трапеций. Этот самый седловидный сустав двояко выпуклый двояко вогнутый работает таким образом, как если мы возьмем два седла лошадиных и одно на другое наложим перпендикулярно. Такой сустав может работать строго в двух направлениях, то есть сгибаться-разгибаться, приводиться-отводиться. Соответственно, мы большим пальцем можем двигать только в двух направлениях. За счет того, что суставов на самом деле много и другие кости запястья тоже подвижно друг с другом соединены, мы можем им вращать первой пястной костью относительно кости – трапеции.

Но если вы попробуете вращать с большой амплитудой, вы почувствуете перескок с одной оси на другую, то есть вращаться особо это не может. У обезьян этот сустав обычно либо плоский, либо шарообразный, потому что им надо вращать, чтоб отхватываться от ветки, у неандертальца он тоже довольно регулярно бывает плоский или шарообразный, но там видимо, это следствие очень больших нагрузок и уже как бы деформация этого сустава.

Источник: https://thepresentation.ru/medetsina

У предков, начиная с хабилисов и вплоть до нас, он вполне себе седловидный, такая форма позволяет фиксировать сустав в одном положении, и затрачивать меньше энергии для удержания предмета в одном и том же положении.

Когда я беру какой-то предмет, допустим, очень тяжелый, и он у меня подвешивается на большом пальце, то большой палец не должен проворачиваться вокруг своей оси. Седловидность не дает ему проворачиваться. Я трачу силу только на присоединение пальца к остальным, а на удержание его в одном положении энергию не трачу, в отличие от какой-нибудь гориллы, которая должна тратить больше энергии, но у неё такие мышцы, что ей можно и тем более у нее большой палец не особо-то и противопоставляется.

Седловидность первого пястного сустава плюс строение запястья позволяет нам совершать так называемый точечный или прецизионный захват, когда мы все пальцы можем свести в более-менее одну точку и большим пальцем прикоснуться ко всем другим пальцам по отдельности или вместе – в любом положении. Точечный захват при больших размерах большого пальца, у нас длинный, позволяет нам делать разные операции, как мелкие, так и крупные, удерживать большие и маленькие предметы.

При том, что каждая из этих особенностей может быть и у других обезьян тоже, как я уже упоминал, и тот же самый точечный захват характерен не только для человека, но и для макак или каких-нибудь гелад. По многим параметрам концевых фаланг гелады очень слабо отличаются от современного человека и у них просто пальчики меньше, они и сами не сильно большие. Но если это ископаемая гелада, когда гелада крупная, а наши предки австралопитеки мелкие, там уже крайне проблематично отличить – обезьянья это косточка или человеческая, или предков человека. И, допустим, про фалангу в Испании уже много лет идет спор – это человеческая фаланга или гелажья, обезьянья. Потому что она строго пополам попадает на зону пересечения облаков изменчивости гелад и людей и может совершенно равно относиться и к тем, и к другим.

Обезьяны, макаки, гелады, которые собирают зерно, шелушат это зерно и много чего руками делают, имеют тот же самый точечный захват, но это не дает им другие признаки нашего трудового комплекса, потому что они все-таки четвероногие и по деревьям они тоже лазят. А такая кисть как у нас, в таком более-менее полном виде сформировалась, как я уже упомянул, порядка миллиона четырехсот тысяч лет назад, но в последующем доходила до кондиции и у сапиенсов она уже совсем как у нас. У первых в смысле сапиенсов порядка сорока тысяч лет назад. Хотя некоторые детали этого процесса все-таки ускользают в силу того, что косточки кисти маленькие и хрупкие и не так часто сохраняются, поэтому целых кистей у нас, к сожалению, не так много. У нас есть одна красивая кисть от ардипитека, от проконсула есть кисть красивая, от экваториуса, от ардипитека, от афарского австралопитека. Сейчас есть от парантропа, только сборная и от африканского. Потом от хомо наледи, от хомо седибы, от хабилиса одна, но не полная, к сожалению, от эректусов нет ни одной, хотя отдельные косточки есть, но целой так и нет и от эргастеров тоже фрагменты только. Потом от гейдельбергейцев сборная кисть, от неандертальцев, Слава Богу, несколько, ну и от сапиенсов уже есть.

Таким образом наша кисть прошла огромный длинный путь и была предназначена для самых разных целей. Вначале она использовалась для гребли, когда это был плавник. Потом для лазанья по дну, для хождения по дну девонских морей у кистеперых рыб. Потом для выползания на берег у перехода от кистеперых рыб к первым амфибиям, потом для беганья по земле в нескольких версиях, потом для лазанья по деревьям. Потом для собирания всякой ерунды на земле у австралопитеков, но еще не делания орудий и, наконец, для изготовления орудий. Как мы будем использовать свою руку в будущем, покажет время.

Если все перейдут на цоканье по клавиатуре, то может у нас пальцы будут, как у пауков, а ноги как у руконожки немеряной длины, а может руки у нас совсем атрофируются, как у киви какого-нибудь. Если, допустим, у нас технологии дадут голосовое управление ко всему на свете. А может быть, мы свои руки модифицируем генной модификацией в какое-то еще более совершенное устройство. На данный момент наша кисть сочетает в себе чудесным образом и примитивность, потому что до сих пор пятипалость и довольно существенную специализированность, потому что трудовой комплекс полноценный завершенный есть только у нас.

Слушатель. Спасибо за лекцию еще раз. Вопрос такой. Человек вмешивается в свое размножение. Применяются антибиотики. И это уже не естественный отбор, а искусственный условно. Если произойдет какое-то изменение, какова вероятность того, что наш вид вообще исчезнет?

Станислав Дробышевский. Очень большая. Всегда стоить помнить, что люди на планете бывают очень разные. И кроме таких цивилизованных, как мы, есть те же самые бушмены (у меня на слайде были). Они выживут по-любому, им ничего не будет. Ну если ядерную бомбу не скинуть в Калахари, то что им сделается. Они там тысячи лет живут, и так дальше будут жить. Человечество живет на разных континентах в совершенно разных условиях. Я слабо представляю, чтобы все было плохо в глобальном масштабе, чтобы все прям выродились. Кто-то будет вырождаться из этих антибиотиков, а кто-то и не будет. Допустим, в цивилизованных странах все будут пользоваться антибиотиками и потом умрут из-за каких-то болезни из-за этого, то радостные бушмены расплодятся и заселят Евразию в третий раз, и все будет хорошо.

Слушатель. Вы сказали, что меланин в коже нужен, чтобы защитить ДНК от повреждения ультрафиолетом. Волосы тем сильнее нагреваются, чем они темнее. Почему у людей, которые живут в южных регионах волосы не светлее?

Станислав Дробышевский. Волосы – это из другой серии. Наружная часть волоса мертвая по определению, там нет ничего живого. Поэтому цвет волос с цветом кожи никак не скоррелирован абсолютно.

Слушатель. Каким образом помогает выживанию людей то, что у более южных народов темнее волосы?

Станислав Дробышевский. Загадка природы. Действительно, там редко бывают светлые. Но с другой стороны, у австралийских аборигенов бывают, у папуасов до 10% светлых волос. Примеры есть. Почему в Африке все с черными? Явно какой-то, видимо, есть отбор, раз они все с черными. Мутации светлые, наверняка, возникают периодически. Но почему-то они не идут, не понятно. Не знаю. Никто не скажет.

Слушатель. Все-таки было замечено на личном опыте даже, что темные волосы прям раскаляются.

Станислав Дробышевский. Ближе к экватору у них там курчавые волосы. И курчавые волосы внутри своей структуры содержат чешуйки кератина под углами друг к другу и между ними воздух.

Воздух работает как теплоизолятор. Поэтому даже короткие курчавые волосы хорошо защищают от перегрева. И там уже цвет, видимо, не так актуален. Может быть черный цвет волос отрабатывается половым отбором. Как вариант. Но это доказать еще надо. Никакой мега причины не посветлеть на экваторе нет, там есть светловолосые популяции – в Меланезии, Австралии. А почему именно в Африке так – неясно. На Ближнем Востоке светловолосые бывают.

Слушатель. Правильно я понимаю, что Homo sapiens появился 300000 лет назад, и с тех пор мы смешиваемся все. Вы упомянули Северную Корею, закрытое государство, они не скрещиваются ни с кем. Сколько должно пройти времени, чтобы хоть как-то по минимуму они образовали новый вид человечества?

Станислав Дробышевский. Пример неандертальцев и сапиенсов показывает, что сколько то сотен тысяч лет. Если неандертальцы от сапиенсов отделились достаточно так хорошо где-то с полмиллиона лет назад, а то и больше, может 800000 лет, может и 1000000 лет. Тем не менее способность скрещивания не потеряли. И у нас есть примесь какая-то вроде бы. То корейцы должны где-то хотя бы полмиллиона лет просидеть в Корее. Хоббиты превратились в хоббитов быстрее, за 200000 лет. Но у них шел довольно мощный отбор в островных специфических условиях. В Корее фактически тоже остров получается, но условия не такие уж там прям специфические. Там не особая экзотика климатическая.

Слушатель. Не едят мясо, например, едят только траву.

Станислав Дробышевский. 200 000 лет. Для островных видов, допустим, на острове Джерси, карликовые виды оленей возникли за, по-моему, 5000 лет, очень быстро. Там точные есть датировки, хорошие, надежные. Через 5000 лет можно будет вернуться в Корею и посмотреть, что там будет. Но у человека практически никогда не бывает такой изоляции длинной. И в любом случае, корейцы оттуда выезжают, и туда есть поток, на самом деле. Не такая Корея прям супер мега закрытая, как это иногда представляется.

Слушатель. Нам рассказывали, что в Нигерии есть племена, которые живут довольно-таки продолжительное время изолированно. Когда у них один из людей из этого племени дал пробу своего генома, то обнаружилось, что геномы очень различны с нами.

Источник: https://news.un.org/ru/story/2015/09/1271361

Станислав Дробышевский. Есть куча изолированных племен, но они, как правило, изолированы лет 200. Когда генетики рассуждают про геномы, они такое плетут и рассказывают. Мы просто из этнографии знаем, что они браки имеют с соседями. Поэтому генетики могут говорить что угодно, а мы видим, что они браки заключают. Разные генетические варианты у людей могли возникнуть еще на уровне первых сапиенсов в Африке. Возникли в Африке, потом добрались до Южной Америки. И у двух племен просто в силу генетикоавтоматических процессов (про которые я в следующий раз буду говорить) закрепились эти два варианта.

Генетики смотрят на эти два варианта у соседних племен и говорят, что они разошлись 50 000 лет назад. Они и разошлись 50000 лет назад в Африке. Но это они не здесь изолированы были, тут они вообще не изолированы, и браки совершают. Главная проблема генетиков в том, что у них нет исторической линии, цепочки. Сейчас они палеогенетикой пытаются это восполнять. Но пока данных просто очень мало все-таки. Очень мало этих промежуточных звеньев.

Слушатель. Короткий вопрос. Вы рассказывали про щитня. Я так и не понял, если он такой распространенный, почему его так редко видно?

Станислав Дробышевский. А потому, что он две недели в году существует в активной фазе. Вы весь июль шляетесь по Подмосковью и смотрите в лужи?

Слушатель. А какого он размера?

Станислав Дробышевский. Такой, большой, здоровый такой вот рак. Они быстро в труху превращаются, их съедает кто-нибудь. Это же лужа. Она высохла, и все в пыль превратилось. Какое-то время, дня два, они будут валяться. Но они стухнут моментально. Быстро вырос, быстро стух.

Слушатель. Спасибо.

Источник: https://www.youtube.com/watch?v=sA1W8ovKUq4&feature=emb_logo

Естественный отбор – это все то, о чем я говорил до сих пор. Добавить и прибавить что-то сложно. Это ситуация, когда внешние, естественные факторы среды, независимые от самого живого существа, как правило, природные, климатические – температура, влажность, наличие ресурсов, хищники, паразиты, вредители, и так далее, на это существо влияют и ему от этого либо хуже, либо лучше. Кому лучше – больше потомков оставляет, кому хуже – меньше потомков. На этой картинке сразу все. Тут и хищничество, и конкуренция, и выживает сильнейший – не выживает не сильнейший, и стереотипно – и не стереотипно, и даже на заднем плане популяция тоже присутствует, как она и должна быть. Про это я уже в принципе все сказал.

Источник: https://www.youtube.com/watch?v=sA1W8ovKUq4&feature=emb_logo

Искусственный отбор – это разновидность естественного. True эволюционисты, кондовые, как Александр Марков, например, очень скептически относятся к выделению искусственного отбора в самостоятельный, отдельный. Потому что чаще всего и в большинстве случаев единственная особенность искусственного отбора – это то, что фактор этого отбора – это человек. А с точки зрения того, кто отбирается, ему вообще-то без разницы, его отбирает человек или волк, или бурундук, или кто-то еще. Допустим, есть белка в лесу. За ней гоняется соболь или мужик с ружьем и с лайкой. Белке в принципе без разницы, кто ее уничтожает. И она не будет называть это разными видами отбора. Правда, мужик с лайкой – это не совсем искусственный отбор, но тем не менее. Я думаю, смысл поняли.

В искусственном отборе, в узком смысле, есть несколько фишек, которые все-таки его немножко выделяют. Чаще всего искусственный отбор идет довольно-таки быстро по сравнению с естественным. Естественный зависит, в первую очередь, от климата, а климат меняется в течение, как минимум, сотен лет, а чаще тысяч или вообще миллионов лет. Все эти барьеры географические, горы Гималаи. Пока они там вырастут. А люди это создают моментально, в течение пары поколений, а то и быстрее. Допустим, товарищ Берия сказал, что надо вывести собаку для охраны лагерей. Так гласит миф, я уж не знаю, так ли оно было. Но байка такова. Кинологи сказали: “Есть, товарищ Берия!” И вывели черного терьера через год или два, где-то так. Собаки вроде с такой скоростью не особо-то и плодятся. Однако тут же появилась новая порода – черный терьер. У меня шрам до сих пор на пальце. Не то чтобы я в лагерях сидел, но у меня было даже два черных терьера. Скорость велика.

Второе – это направленность. Это самая главная особенность искусственного отбора. Например, отбор проводится львами в отношении зебр. Лев гоняется за зебрами. Он ведет отбор зебр, но он ведет его против себя. Лев сжирает самых медленных, тормознутых, больных, хилых зебр. А остаются самые скоростные, классные, лягающиеся, зубастые зебры, против которых лев ничего сделать не может. И в следующем поколении лев не может уже поймать этих зебр, и должен сам эволюционировать неизбежно. Превращается в итоге в гепарда, допустим, и начинает носиться со страшной скоростью. На практике скорее наоборот было, но это неважно.

В естественном отборе существо, как правило, меняет окружающий мир против себя, а не под себя. А в искусственном отборе – все не так. Люди, когда выводят коров, допустим, не сжирают тут же самых жирных коров и тех, которые дают больше всего молока. Правда, такие ситуации тоже истории известны. Но в нормальной версии все-таки они вначале этих коров плодят, размножают, а потом уже съедают. И в итоге с каждым поколением корова становятся все жирнее, все больше молока дает. Это то, что нужно человеку.

Правда, это не исключает того, что человек начинает эволюционировать вслед за этим. Если корова все жирнее, а люди получают больше калорий, у них начинается ожирение, допустим, и у них тоже какой-то отбор начинается. Если люди начинают доить коров и получать молоко, то должны тоже эволюционировать, чтобы усваивать это самое молоко во взрослом виде. Что собственно и прослежено по людям. Есть куча мутаций, которые позволяют это делать. Причем независимых, в разных местах. В этом смысле человек не отличается от других животных, но все-таки фишечка некоторая есть.

Кроме того, в отличие от естественного отбора, иногда искусственный отбор бывает сознательный. Чаще всего он бессознательный, но бывает вполне себе методический. Как с товарищем Берия: была цель, задача – вывели. Была задача вывести добермана пинчера, чтобы он гонялся за разбойниками в сопровождении карет богатых дядек. Богатый дядя едет на карете, у него с собой кошелек толстый, а в лесу разбойники. И нужно, чтобы по сторонам кареты бегали злобные собаки, которой будут всех пугать, всяких Робин Гудов. Был Карл Фридрих Луис Доберман, который взял и вывел эту породу доберман пинчер. Это сознательный отбор. Чаще он бывает полусознательный.

Есть оленегонная ненецкая лайка, которая как заведенная пасет оленей. Она не может не пасти оленей. Причем она этих оленей не воспринимает вообще как мясо. Это не добыча. Сама она питается подножным кормом, и ее никто особо и не кормит. Но оленя она как мясо не воспринимает.

Чем это обеспечивается? Есть ненец, у него есть лайка, у лайки если щенки. Если щенок как-то косо посмотрит с интересом в сторону оленей, неправильно посмотрит – его палкой по голове и в кусты. Если этот щенок огрызнется на этого оленевода – щенка палкой по голове и в кусты. И в следующем поколении все щенки добрые, они ластятся, они людей облизывают, они не могут человека укусить. Если он свой, если чужой – могут. И они оленей как мясо не воспринимают совершенно. А питаться будут подножным кормом. Но оленевод не просчитывает, какого щенка оставить, а какого – нет. Он это делает не вполне сознательно. Чаще всего искусственный отбор шел так.

Но в продвинутом варианте, допустим, у товарища Мичурина, все уже по науке. Он вел линии, просчитывал пищевую ценность, скороспелость и так далее. Не так далеко от Москвы есть город Мичуринск. Я там как-то был совершенно случайно. У нас было безумное возвращение из Архипо-Осиповки в Москву. Архипо-Осиповка находится на берегу Черного моря. Мы во всяких странных местах побывали, и, в том числе, в городе Мичуринск. Там до горизонта ряды яблонь, параллельно сидят бабушки и продают невероятно кислые яблоки, видимо, из одного витамина C состоят. Как Мичурин их вывел, так до сих пор такие яблоки вырастают.

Это сознательный отбор. Такое само появиться никак вообще не могло в принципе. Или обилие, допустим, собак. Или куры, например. Была дикая банкивская курица, которая и сейчас существует во всяких южных странах типа Вьетнама. Она не шибко отличается от современной. Допустим, зоолог Васильев рассказывал, как он во Вьетнаме в экспедиции был, и заблудился. Пошел погулять по джунглям и заблудился. Слышит, петух поет. Думает, раз петух – значит, там деревня, пойду и выйду. Долго шарился по этим джунглям, продирался через колючие лианы. Вышел на полянку, там сидит на бревне банкивская курица и радостно поет. Она от домашней ничем особо не отличается. Васильев нашелся, в итоге он эту историю мне рассказал. Но это было неприятно.

Источник: https://www.youtube.com/watch?v=sA1W8ovKUq4&feature=emb_logo

Есть разные задачи, и можно выводить всяких особо быстрых куриц, бегающих как страусы, бойцовских куриц со шпорами, с лысыми шеями, хохлатых куриц, карликовых куриц, особых яйценосских куриц. Самый мой любимый – это феникс японский. В Дарвинском музее есть чучело с двухметровым хвостом. Его растят исключительно на жердочке, потому что сидеть он не может, у него гигантский хвост. Это такой апофеоз отбора.

Следующий вид отбора – половой отбор, но про него я расскажу в следующий раз. Уже полдесятого и нас скоро отсюда выгонят. В следующий раз мы начнем с полового отбора. Продолжение следует. Спасибо за внимание. Еще время есть на вопросы. Только вопросы в микрофон, идет трансляция. Вопросов нет?

Слушатель. Простите, а правда, что у Дарвина была сонная болезнь или нет?

Станислав Дробышевский. Не знаю, никогда не слышал. 

Слушатель. Вы так удивили насчет динозавров, они на самом деле вымерли не из-за метеорита? 

Станислав Дробышевский. Метеорит, наверное, как-то повлиял. Но это была далеко не главная причина. Я вам рекомендую, если хотите прочитайте книгу Кирилла Еськова “Удивительная палеонтология”. Там у него про это очень много, подробно и с чувством написано. 

Слушатель. Спасибо за лекцию. У меня вопрос об акклиматизации и адаптации. Правильно я понимаю, у белого медведя черная кожа, он так адаптировался, чтобы ему тепло было. Почему человек по-другому немножечко адаптировался? Почему мы не темнеем на севере и не светлеем в Африке? По идее это же логичнее было бы. 

Может быть и по-другому. Вот там изображены котики. Эта кошка успешная, приспособленная, четыре котенка у нее. Было два родителя, кошка и кот, и приспособленность равна двум. Если столько же было – это единица. Если больше, то двум. Правда, не факт, что они выживут.

Еще есть такая тонкость, что приспособленность измеряется не количеством оставленного потомства, а количеством оставленного потомства, которое продолжает размножаться и передает эти гены в следующее поколение. Чтобы те тоже продолжали размножаться, и тоже оставляли гены в следующем поколении. Если совсем-совсем занудствовать, то приспособленность – это даже не количество собственного потомства, а количество собственных вариантов генов, переданных в следующее поколение. Бывают ситуации, когда не обязательно самому размножаться, чтобы оставить собственные гены. Про это я еще скажу.

 В супер занудном варианте приспособленность – это количество генокопий, переданных в следующее поколение. И по возможности – до бесконечности. Чем более до бесконечности, тем лучше. Все ныне живущие организмы, которые в данный конкретный момент на планете есть, имели супер успешных предков. Какие они сами – это проверится потом, в будущем. Но то, что их предки были успешны – это стопроцентный факт. Потому что эти потомки существуют. Уже сам факт существования этих потомков говорит о том, что все их предки (от начала времен, от большого взрыва) были супер успешными. Наши родители молодцы.

Но, как я только что сказал, бывает такая хитрая ситуация, когда не обязательно самому размножаться. Это такая дискуссионная тема, которую считали, пересчитывали и всячески обсуждали. В кратком изложении родственный отбор выглядит примерно следующим образом. Допустим, у нас есть пять сестер-близняшек. Они клонированные, штампованные, одинаковые. У каждой есть по мужу. И у каждой по два ребенка. И получается, что приспособленность каждой сестры равна единице. Было два родителя, стало два ребенка. Сколько было, столько осталось, ничего особо не поменялось. Но если одна из этих сестер муже не имеет, у нее освобождается куча времени, сил, энергии, ресурсов. Она, конечно, может это тратить на себя. Но если она хорошая сестра, то она будет помогать заботиться о детишках своим четырем сестрам. Если благодаря заботе бездетной сестры у них будет не по два, а по три ребенка (а гены у этих сестер одинаковые, они близняшки), то получается, что эти дополнительные четыре ребенка – это по сути ее детишки. Если бы она размножалась, у нее было бы два ребенка. А тут она не размножается, и у нее четыре ребенка. Получается, что у нее приспособленность в два раза выше. Это называется родственный отбор.

Но на практике, конечно, не бывает так, чтобы они были клонированные один-в-один. Все равно там рекомбинации, насколько-то они различаются. Это все математически просчитано. Если хотите, можете залезть в математику. Там есть хитрые расчеты, какой уровень родства надо иметь, и сколько этих потомков дополнительных от родичей надо иметь, чтобы иметь эту выгоду от своей бездетности. Но в принципе это есть.

Допустим, Александр Матросов закрывает грудью амбразуру, и спасает этим 1000 солдат. У них дополнительно появляется 1000 детей. Понятно, что он не личный брат всех этих солдат. Но поскольку их тысяча, сам он умер, но оставил свой генетический вклад совершенно невообразимо, у него на самом деле куча детей. По сути это его гены: для эволюции нет разницы, откуда взялась молекула.

Источник: https://www.youtube.com/watch?v=sA1W8ovKUq4&feature=emb_logo

Если у нас есть молекула ДНК и в ней последовательность нуклеотидов, какая разница из какого организма выползла эта молекула. Это имеет философский смысл в какой-то степени. Человек может способствовать выживанию большого количества других людей. Лучше, чтобы они были ему родственные, хотя в прицепе все люди родственные так или иначе. Зависит от того, что если они близкородственные, то можно не сильно большого количества. А если это какая-то Мать Тереза условная, которая спасла миллионы людей по всему миру, пусть они сильно не родственные ей, но все люди братья и сестры, то получается, что у нее куча потомков, хотя она монахиня. В реальности в некоторых случаях это наблюдается в дикой природе. Например, у гиеновидных собак потомство выращивают необязательно собственные родители. Есть собаки-воспитатели, которые этих щенков растят, и не сильно занимаются охотой, и так далее. А есть такие, которые бегают за антилопами, зебрами, хватают их за ноги, рискуют, а о их детишках заботятся собаки-воспитатели. Кто-то из них может и не размножаться, но в итоге способствует выживанию большего количества потомства.

Или еще лучше пример с общественными насекомыми: пчелы, термиты, муравьи, осы. У них есть вообще одна размножающаяся самка. И есть куча клонированных экземпляров, рабочих особей, которые все сестры. Они вроде не размножаются, но благодаря их совокупному труду потомства оказывается безмерно много, в том числе и размножающихся особей. Если группа этих трудящихся работает как единый организм, то они в итоге дают много плодящихся особей, маток, королев, которые организуют новые колонии, и дают много других. А если они разгильдяи, и занимаются этим всем плохо, и муравейник у них дырявый, термитник неправильный, то они все помирают, и все на этом кончается. Одна размножающаяся самка без них ничего сделать не может. У этой концепции встроенной есть хитрые подводные камни, как обычно это бывает. Но в первом приближении это выглядит примерно вот так.

Есть авторы, которые говорят, что все это неправда. Но живые примеры есть. И математика просчитана. Можно посчитать, сколько надо иметь братьев, сестер, о которых надо заботиться, с какой энергией, чтобы все было хорошо.

Отбор может происходить в разные стороны. Есть три главных направления отбора: движущий, стабилизирующий, дизруптивный или разрывающий.

Движущий отбор – это ситуация, когда у нас в следующее поколение переходят индивиды с каким-то состоянием признака, крайним для предыдущего поколения. А в следующее переходят с крайним для этого, а потом еще с крайним. И состояние признака каждый раз смещается в сторону, если условия в эту сторону меняются. Супер мега классический пример, прям хрестоматийный – это пример с промышленным меланизмом у бабочек пядениц березовых в Англии. Между прочим, в Дарвиновском музее (шикарный музей, лучший биологический музей у нас в стране, насколько я представляю) есть кусочки коры с этими бабочками. Всем рекомендую туда сходить и найти эти кусочки коры. Всегда приятнее посмотреть на это в оригинале, чем на картинке, даже хорошей. Мораль ситуации с бабочками следующая. В Англии в XVIII веке и раньше все было хорошо, березы бели белые. На белых березах жили бабочки пяденицы, которые тоже были белые в черную крапинку, под березу, и птицы их не замечали. Иногда среди этих бабочек рождались темные уродцы, которых птицы тут же отсекали и лопали. И все было хорошо. Но в начале XIX века люди стали заниматься промышленностью. Начался научно-технический прогресс, промышленная революция. В некоторых районах Англии понастроили заводов, фабрик, топили все это углем, и все загадили. В это время среди просвещенных английских джентльменов была мода на собирание коллекций бабочек. Утонченные джентльмены, которые с этих заводов имели кучу денег. Им делать было нечего, либо из Индии какие-то диковины привозили, либо бабочек собирали, если лень было в Индию мотаться.

Источник: https://www.youtube.com/watch?v=sA1W8ovKUq4&feature=emb_logo

Они насобирали тысячные коллекции бабочек. Им даже не так важно было собирать разных бабочек, сколько количество бабочек. Что классно. Они собрали безумное обилие этих бабочек. У нас есть изменчивость. У нас есть не просто один типовой экземпляр, а они тысячами измеряются. И поэтому у нас это все статистически просчитывается. Заводы, фабрики стали гадить, березы стали черные от копоти. Не по всей Англии, а именно в промышленных районах: промышленность развивалась только местами. И из пасторальной, сельской, чистой Англии она превратилась в загаженную промышленную, технократическую. На темных березах белые бабочки стали заметны, их птицы стали есть. А темные бабочки стали незаметны, их птицы перестали есть.

И бабочки стали темные. У этой хрестоматийной истории есть менее хрестоматийное продолжение. Уже во второй половине XX века в Англии пошла борьба за сохранение окружающей среды. Она в основном заключалась в том, что все грязные производства были перенесены куда-нибудь в Китай, Индию, Пакистан, Таиланд, куда-нибудь подальше. Видимо, там теперь все бабочки черные. А в Англии они перестали гадить, стали стричь лужайки, и рассказывать всему миру, как надо заботиться о среде, как надо любить оленей, как надо цветочки выращивать, и все в таком роде. Вообще как правильно жить. А уголь пусть жгут какие-нибудь китайцы, и производят шмотки, а мы ими будем классно пользоваться. Березы побелели в обратную сторону, и бабочки стали снова белые. Этот процесс произошел туда и обратно. Это тоже задокументировано. Они сейчас в Англии снова белые. А где-то, видимо, снова черные стали.

Источник: https://www.youtube.com/watch?v=sA1W8ovKUq4&feature=emb_logo

В этом движущем отборе есть некоторая хитрость. На графике по вертикали – это количество индивидов с состоянием признака, по горизонтали. Этот признак: чернота бабочки, длина хвоста, и так далее. Как вы догадываетесь, средняя сместилась по очевидной причине. Потому что стали черных бабочек, которых раньше ели, теперь не есть и их стало много. Куда делись вот эти “красненькие” родители, тоже понятно – их съели.

Самый любопытный вопрос – откуда взялись вот эти, которые дальше конца родителей были, больше максимума родителей? Родители были до какой-то степени черные, а чернее родителей не было. А потомки появляются еще более черные. Откуда они взялись? Мутации, конечно. Мутации и рекомбинации, они есть. В стандартной версии обычно движущий отбор изображается вот так. Я сейчас говорил про вот этот вот кусочек. А должен он изображаться, как вот здесь изображено. У вот этих вот родителей есть в каждом поколении большое количество потомков с зашкаливающими значениями признаков.

Мутации создают еще более белых бабочек, еще более черных бабочек. Менее волосатых, более волосатых. Более рогатых, менее рогатых. Но только еще более белые съедались еще до этого, потому что березы с черными крапинками, и их ели. А в новых условиях, когда береза черная – и подавно. Вовсе времена рождались более темные бабочки. И темные бабочки появились не потому, что березы стали черные. Просто их есть перестали. Среди уже выживших в новых условиях появятся еще более мутанты, еще более чернее ночи бабочки. Может быть они и выживут. А может быть и нет. Потому что это же грязные березы все равно, с белыми пятнышками.

Секрет в том, что изменение это происходит не потому, что условия поменялись. И признаки возникают не для того, чтобы выживать. Они возникают всегда в любом случае. Правда, вот эти хвостики вправо-влево могут быть на самом деле несимметричные. Это зависит от того, что за признак, какие мутации возникли, не возникли, как это наследуется. Чаще всего поломать – проще, чем создать что-то новое. Поэтому оно будет в одну сторону перекрашиваться, в другую будет покороче. Но это мелочь. Вопрос просто в статистике выживания. Как я сегодня уже говорил, кто выжил – тот выжил. Это классический вариант. При длительном изменении условий в одну сторону все будет вот так двигаться туда, потом, может быть, в обратную сторону, когда березы побелели. Или при потеплении-оледенении шерсть у носорогов будет вырастать, и лысеть.

Источник: https://www.youtube.com/watch?v=sA1W8ovKUq4&feature=emb_logo

Стабилизирующий отбор. Стабилизирующий отбор – это ситуация, когда ничего не меняется. Зверюшка живет в том же самом состоянии, условия в каждом следующем поколении точно такие же, и признаки остаются такие же. Но поскольку рисовать одну и ту же вот эту кривую, колокол Гаусса, скучно, чаще всего изображают более узкую. Были родители, а потомки стали с более узким диапазоном изменчивости. Вообще это не очень стабилизирующий, это тоже движущий, только к центру движущий.

Настоящий стабилизирующий оставит ровно ту же кривую. Но так нагляднее, так красивее. В каждом поколении появляются мутанты с большим диапазоном изменчивости. Каждый раз появляются и с меньшими, и с большими. Просто они и до этого вымирали, и теперь они по-прежнему будут вымирать. Тут еще важно помнить, что отбор идет по каким-то важным для этого существа признакам. Допустим, темный или белый цвет бабочек важен для бабочек, которых клюют зрячие птицы, которые по цвету это распознают. Но это будет не актуально для самих птиц, например, которых по цвету никто не ловит. Там уже будут другие какие-то способы отбора работать. Важен конкретный признак в конкретных условиях. Какого-то общего принципа нет.

Суперпример стабилизирующего отбора, образцовый на все времена – это ситуация с щитнями. Есть такие замечательные зверюшки, щитни. Совершенно массовый вид, который живет тысячами. Но я подозреваю, что из присутствующих мало кто их видел. Кто-нибудь видел щитней? Есть такие? Вот один человек сзади руку поднимает. Я тоже видел щитней один раз в жизни в детстве. Вы еще видели? Два человека видели, и я. Вот три человека. Я видел один раз в детстве, когда мы гуляли вокруг Читы. Был выполз этих щитне, и ими все кишело. Они живут в лужах, от них вода практически кипит. Их не заметить невозможно. Вся вода булькает, они там толпами тусуются. Но почему их никто не видел? Образ жизни и цикл жизни щитня очень своеобразный. Щитни вылупляются из яйца.

Допустим, летний щитень более или менее в середине лета. Он вылупляется только в мелких временных водоемах – лужах, канавах придорожных, колее от колеса, допустим. Главные факторы очень небольшие: стоячая вода, мелкая, прогреваемая, с температурой выше 20 градусов, и с некоторым количеством органики, чтобы было что есть. Больше ему ничего не надо. Он вылупляется в этой луже, ест эту органику. Ему все равно что есть, – он питается всем подряд, даже соседними щитнями, если другого ничего нет. Вырастает быстро, недели за две, откладывает яйца и подыхает. И весь следующий год эти яйца валяются в пыли и на них не влияет ничего, они устойчивы ко всему на свете. Вроде бы переносятся ветром, копытами, колесами, паводковыми водами, еще как-нибудь. Поэтому по всей планете есть всего несколько видов этих щитней. И они в общем-то одни и те же по всей планете вообще. Влияющих на щитней факторов очень мало. А отбор на них практически никакой не работает. В этих лужах нет конкурентов. Это просто лужа, которая существует неделю.

Эволюция идет не просто так, а под влиянием разных факторов и механизмов. Что понимать под словом “факторы эволюции” – дело десятое. Бывает разное понимание этого дела. В одном из вариантов есть два глобальных фактора: изоляция и миграция. Изоляция – это когда группы организмов не могут между собой пересекаться по какой-то причине. А миграция – это когда они перемещаются туда-сюда. В какой-то степени они противоположны, хотя вызывают одно другое. Изоляция бывает: природная или географическая, экологическая, климато-географическая, эколого-географическая и этологическая или поведенческая, или социальная. Для людей чаще всего используют это слово. Для животных пореже, но смысл от этого не меняется.

Природная изоляция действует дольше и круче, и она исходная. Самый банальный пример – это когда есть просто какой-то географический барьер, который разделяет группы организмов. Важно, что сам географический барьер должен быть актуален для конкретного вида животных с учетом его способности к передвижению. Если это морские зверюшки, то барьером будет суша, какой-то полуостров, разделяющий два моря. Если это наземные звери, то наоборот – морской пролив.

В некоторых случаях барьера особо и нет. Допустим, странствующий альбатрос в беспосадочном режиме наворачивает круги вокруг планеты без всяких проблем. Для него проливы, острова, материки – без разницы. Однако в пустыне Сахара вы странствующего альбатроса не найдете, ему не надо туда лететь. Он мог бы туда залететь, если бы захотел, но что ему там делать. Или барьером может быть просто разница экологических условий. Например, в Африке есть саванна и тропический лес. В саванне живет жираф, в лесу живет окапи. И окапи в жизни не высунется в саванну, а жираф никогда не полезет в лес – шеей запутается в деревьях и ему будет грустно.

Источник: https://www.youtube.com/watch?v=sA1W8ovKUq4&feature=emb_logo

Это разделяют просто экологические условия. Бывают забавные случаи не очевидных, на первый взгляд, барьеров. Например, речка шириной метров 100 – это совершенно непреодолимый барьер для мух дрозофил. Казалось бы, мухи с крыльями, по идее должны летать. Но они быстро устают. Если речка 100 метров – им нужно присесть и отдохнуть, а если речка шире 100 метров – они падают и тонут. Теоретически, их ветром может перенести. Но они толстенькие, высоко не летят, поэтому все-таки падают и тонут. Если есть стометровая речка, то на двух берегах запросто может два вида дрозофил жить легко и непринужденно.

Бывают экзотические варианты, когда это условие – какая-то геохимическая среда, наличие какого-то микроэлемента в почве. Особенно для растений и микроорганизмов это бывает актуально, всякие хитрые и странные. Понятно, что природная изоляция может возникать, может нарушаться в ходе геологического преображение земли. Когда было оледенение, то Западная Сибирь была совершенно непригодна для нормальной жизни. Сороки разделились на два ареала. Голубых сорок остался один вариант в Испании, другой – в моем родном Забайкалье и дальше на восток. А в середине они исчезли. Теперь голубая сорока есть там и там.

Так же вороны. Серые вороны остались в западной части, в Европе. А где-то с Красноярска и дальше на Восток, в моей родной Чите, – там черные вороны. Этого времени хватило, чтобы они разделились. Потом ледник исчез, и они стали смешиваться. Они достаточно все-таки не далеко разошлись, чтобы гибриды образовались. Если вы сядете на поезд, и поедете по Транссибу, допустим, отсюда во Владивосток, то где-то до Новосибирска будут серые вороны сидеть, в районе Красноярска до Иркутска на столбах будут сидеть какие-то странные вороны  – вроде серые, но темноватые и покрупнее, а потом пойдут черные вороны сплошняком. В принципе от Красноярска уже пойдут. Потому что они смешиваются. То же самое в Северной Америке. Когда было оледенение, ледник перегородил практически пополам, Восточная и Западная фауны складывались независимо. Потом ледник исчез, где-то они смешиваются, а где-то не смешиваются. Это географическая изоляция.

Социальная изоляция (или этологическая) – это последствия исходной природной изоляции, когда вначале виды оказались разделены каким-то барьером, накопили отличия в поведении. Потом, когда этот барьер куда-то исчезает, допустим, ледник растаял, они потенциально может быть и скрещивались бы между собой, но у них уже поведение настолько разное, что они уже только поэтому не скрещиваются. 

В отличие от географической, этологическая изоляция довольно избирательна. Она действует только на тех зверюшек, у которых есть поведение. Если речь про дубы, например, то у них с поведением не очень. Даже если это животные, у них может быть не очень с поведением. Для этого должна быть, как минимум, нервная система какая-никакая. И желательно, чтобы какая, чем никакая, чтобы они более или менее бодренькие были, и как-то друг друга распознавали. Человеку близка, конечно, этологическая изоляция у птиц. По той простой причине, что у птиц ведущие органы восприятия такие же, как у нас: зрение, слух. Поэтому мы очень здорово распознаем этологическую изоляцию птиц. Мы видим, что они разного цвета, они по-разному поют, пляшут разные брачные танцы. Нам это близко и дорого, и мы сразу их различаем.

А вот если, например, этологическая изоляция каких-нибудь полевок, которые друг друга по запаху распознают, то нам она уже не очевидна. Даже суперкрутой какой-нибудь знаток полевок, полевковед, будет их различать по зубам. А по зубам виды-близнецы может как раз и не различаются. Нюхать он может попытаться, но вряд ли получится. Зверюшки по запаху довольно мощно различаются. Мне орнитологи рассказывали, что многие виды птиц по запаху прям чудесно отличаются. Но все-таки обоняние полевок несравненно круче, чем у человека. Потому что у полевок 1500 обонятельных рецепторов, а у нас порядка 400.

Источник: https://kursi-floristiki.ru/pauki/polevka-foto.html

Для полевок очевидно, что это другой вид, он пахнет по-другому, а для систематика-зоолога ни разу не очевидно. Тем не менее, тут тоже этологическая изоляция будет. Они не будут никак между собой скрещиваться. Классический пример этологической изоляции поведенческой – это попугаи неразлучники. В Африке живут порядка 10 видов попугаев неразлучников, которые могут жить в одном и том же ареале, но отличаться брачным поведением. Например, есть вид неразлучников, при брачном танце самец которого берет веточку в клюв, и изображает, что сейчас он полетит строить гнездо. Он прям берет и летит с этой веточкой. Самка смотрит и думает: какой крутой. Потом строит сама гнездо. И все классно.

В другом виде неразлучников самец тоже берет веточку, но пихает ее себе в надхвостье. И с этой веточкой в надхвостье тоже летит строить, но ничего не строит. Самка строит гнездо, и откладывает яйца. Забавно, что в природе они не скрещиваются никогда. Если самка видит, что он пихает себе в надхвостье, а она принадлежит к виду, где самец должен в клюве носить веточку, то она с ним дела иметь не будет. В неволе, если их посадить в одну клетку, и у них нет вариантов демонстрировать (может там и веток нет), то их можно скрестить. Получится гибрид, метис этих двух видов, самец, у которого программа двойная. Такой самец берет веточку в клюв, начинает уже крылышки расправлять, чтобы лететь, потом думает, что что-то он делает не так. Засовывает себе веточку в надхвостье, потому что у него две программы срабатывают. Тоже начинает уже лететь, а потом опять берет веточку в клюв. А самка, когда на это смотрит, думает, что с ним что-то не так. К какому бы виду эта самка не относилась, она с ним дела, скорее всего, иметь не будет.

Потенциально виды могут скрещиваться. Чисто генетически по строению хромосом можно было бы их скрестить, и средний вывести, допустим. Но этого не происходит. Поэтому главная суть и цель этологической изоляции – это разделение близкородственных видов, чтобы они не скрещивались и не затрачивали лишнюю энергию с неизвестным результатом. Когда потомство, даже если оно и будет, дальше ни за что не пойдет.

Выращивание потомства – это энергозатратный процесс. Если пытаться завести потомство с другим видом, то мы потратим кучу времени, сил, энергии будем строить гнезда, веточки таскать туда-сюда, а итога никакого не будет. Срабатывают две стороны. С одной стороны – восприятие этих признаков, с другой стороны – выраженность этих признаков. Если самка, допустим, плохо распознает сигналы самца, и будет с ним скрещиваться, а он относится к другому виду, то гены плохого распознавания поведения самца не передадутся в следующее поколение. Потому что потомства у них или не будет или оно будет какое-нибудь недоделанное, или что-то не так с ним будет. В следующее поколение передадут гены только тех, кто хорошо распознал правильного, нужного самца.

С другой стороны, если носитель признаков какой-то непонятный – непонятно, к какому виду он принадлежит, то возрастает вероятность, что с ним скрестится близкий, но другой все-таки вид. И опять же с потомством будет что-то не так. Гены плохой выраженности признаков не особо-то перейдут в следующее поколение. А если у него все в порядке с этими признаками, он уверенно берет в клюв и тащит только в клюве и ни в какой хвост не пихает, то именно эти гены передадутся. Его распознают, как нужно. И с каждым поколением эти признаки будут усиливаться. Сплошь и рядом, как результирующее этих двух влияний, самые близкородственные виды отличаются резче всего. Далекие виды на удивление могут быть очень похожи. Самые близкие могут по каким-то ярким, четким признакам резко расходиться в разные стороны совершенно.

Прежде, чем говорить о миграции еще немного примеров. Пример с климатогеографической изоляцией. Примеров можно сотни приводить, их огромное количество. Один из моих любимых примеров – это гавайские улитки. На Гавайях не только улитки, там и жуки еще какие-то есть, куча разных видов, но улитки прикольные. Есть много видов улиток, они маленькие совсем, achatinella. Гавайские острова вулканические, там есть вулканы, изливаются потоки лавы, и, как видите, огромные стены с гребнями, а между гребнями долины. Засохшая лава, туф, базальт или обсидиан для улитки абсолютно непреодолим. Улитка медленная. Даже если она поползет через этот лавовый поток, то она просто испечется. Потому что это Гавайи, не совсем экватор, конечно, но тем не менее. Ей там есть просто нечего, она и с самого начала туда не поползет. Ширина в несколько метров для нее непреодолима совершенно.

Источник: https://www.youtube.com/watch?v=sA1W8ovKUq4&feature=emb_logo

Получается, что каждый остров изборожден микродолинками. Еще плюс: поскольку острова высоченные – снизу вверх получаются разные зоны. Внизу – уровень моря, наверху – чуть ли не 4000 метров над уровнем моря, там уже чуть ли не ледники лежат. Получается, что еще снизу вверх. Поэтому гавайских улиток, как видите, огромное количество, великое разнообразие. И эти виды прям на глазах появляются и исчезают. Это любимейший объект изучения эволюционных процессов. Многие из них краснокнижные, потому что они живут на пятачке сколько-то на сколько-то метров буквально, и больше нигде их нет. И не только улитки такие. И птички, гавайские нектарницы, жуки, и много кто еще.

Это супер классический пример климато-географической изоляции в очень маленьком объеме территории с великим разнообразием. Вот в недавней совсем статье про этих улиток показано, как они переселялись с острова на остров каким-то непостижимым образом. В принципе они с птицами могут переселяться. Есть такой чудесный феномен, что далеко не все съеденные улитки умирают. Бывает так, что птичка улитку глотает целиком, если улитка маленькая. У птички метаболизм большой. Улитка закрывается крышечкой, и сидит. А потом раз, и она уже на другом острове. И размножается там прекрасно, и может переселяться. Но это уже про миграцию.

Главным образом потому, что тогда еще никто не знал, что такое наследственность. И при Ламарке, и при Дарвине, и после. Что такое наследственность – было совершенно непонятно. Было ясно, что свойства родителей каким-то образом передаются потомкам. Но что собственно передается, какая штука: вещество, энергия, информация в каком-то загадочном виде, дух, волна, электричество (тем более тогда же физика еще развивалась) – много было версий. Даже у Дарвина, кстати говоря, в его книгах тоже есть пассажи о том, что, может быть, такое ламарковское наследование путем тренировки органов правда есть. Дарвин сам был богатый человек, у него были голубятни. Он голубей разводил, и тоже такого рода эксперименты ставил. И что-то такое сомнительное получалось.

Отсюда же растут корни мыслей про всякую телегонию, про влияние партнеров на потомство, и так далее. Потому что непонятно было, что это такое, что это за наследование. И еще долго это было не ясно. Но пример с жирафом был настолько вопиющей, что верилось с трудом. Поэтому надо было как-то развивать дальше. Ну а дальше был Чарльз Дарвин, у которого сегодня, кстати говоря, день рождения. Он в некоторый момент сплавал вокруг света на корабле “Бигль”, и насмотрелся на планету, разные чудеса. И обнаружил, что зверюшки бывают разные. И мало того, что они бывают разные, так еще они образуют какие-то какие-то цепочки изменчивости. Есть такие замечательные географические места, например, Галапагосские острова, которые ему особенно понравились. На близко расположенных островах зверюшки похожие, но все-таки в мелочах отличаются, в деталях.

И, видимо, эти детали не просто так разные, а связаны с разными отличиями природных условий на этих самых островах. Правда, как у него самого написано в описании путешествия, ему эта мысль тоже не сразу в голову пришла, а в тот момент, когда он уже с этих Галапагосских островов отчалил. Когда он стал разглядывать тушки вьюрков, запасенные на островах, он понял, что что-то здесь не так. У него мысль стала шевелиться. Только на тушках не было отмечено, какая тушка с какого острова. В тот момент казалось, что это неважно – острова все более или менее рядом, вьюрки и вьюрки. Тогда каталогизация еще такая как сейчас не была. И потом он пытался как-то восстановить, откуда какой вьюрок, и как он там жил.

Две группы животных особенно его радовали – это галапагосские черепахи (там маленькие картиночки в центре), у которых разная форма панциря и разный размер и особенно галапагосские вьюрки, которых много, и их изучают и до сих пор очень активно. В семнадцатом году было описано появление нового вида дарвиновских галапагосских вьюрков путем хитрой метисации двух других видов. Это классный пример, когда научно достоверно зафиксировано появление вида путем метисации двух других в течение буквально 3 поколений. Причем поштучно каждая птичка зафиксирована: кто, с кем, как общался, кто с кем скрещивался.

Из большинства еще и генетику достали, и проанализировали. У Дарвина этого еще не было. А он обратил внимание на то, что у этих дарвиновских вьюрков (тогда они еще были просто галапагосские вьюрки) разная форма клюва. Она нужна для разных надобностей: одна форма клюва полезна, чтобы колоть орешки, другая – чтобы ковырять кактусы, третья – чтобы листочки щипать, четвертая – чтобы палочкой выковыривать личинок из дырок, итак далее. И тут он понял, что эта форма тесно привязана к конкретным условиям узкоспециальным. И что предок мог быть вполне себе один из Южной Америки залетевший случайно. Принесенный ураганом, допустим, или что-то такое. А в последующем в зависимости от того, какие условия были на конкретном острове, выживали лучшим образом те птички, которые отвечали этим самым условиям.

Он назвал это естественным отбором. Суть естественного отбора – это статистика: из некоторого имеющегося разнообразия лучшим образом выживают и передают свою наследственность в следующее поколение те, которые им лучше соответствуют. Говоря проще, выживают те, кто выживают. Кто выжил, тот и выжил. Идея настолько проста, что даже удивительно, почему ее до сих пор не было. Версия теории естественного отбора появилась не просто так.

Это уже скорее из середины XIX века. И в это время идеи изменчивости стали появляться в самых разных сферах. Были социальные концепции (неспроста чуть позже всякие Карлы Марксы тоже стали появляться). И Лайель про изменение геологического строения Земли писал как раз в это же время. Они с Дарвином это вместе создавали, а какой-то степени, параллельно и в других областях. Выживают просто не все, кто-то умирает.

Но Чарльз Дарвин был не единственным, кому эта идея пришла в голову. Существовал еще такой замечательный человек – Альфред Рассел Уоллес. Чуть позже, чем Дарвин, он тоже плавал по замечательным морям. Только он на другой регион больше своего внимания обратил – Индонезию. В честь него даже названа линия Уоллеса между Калимантаном и Сулавеси – линия, разграничивающая мир с одной стороны плацентарных, с другой стороны сумчатых. Там на самом деле несколько линий: между Калимантаном, и Сулавеси, Сулавеси и Хольмахерой, и дальше Новой Гвинеей. Отдельные линии есть для зверюшек, отдельные – для растений, отдельные – для разных зверюшек. Суть в том, что это некоторые разные миры.

Источник: https://www.youtube.com/watch?v=sA1W8ovKUq4&feature=emb_logo

Уоллес изучал богатую природу Индонезии. Он пришел примерно к тем же самым выводам, что и Дарвин. Однако Дарвин, вернувшись из своего путешествия, потом 20 лет писал теорию, разводил голубей, продумывал всякие сложные версии, сложные случаи – что не вписывается в его концепцию, прав ли Ламарк. У Дарвина еще жена была особо религиозная. Он боялся того, что она подумает. Вдруг она не согласится, что же тогда делать. А может быть общество не поймет. Он человек спокойный, скандалов не любил. Надо было довести все до совершенства. И 20 лет он этим занимался.

А Уоллес был человеком попроще. Он приехал и думает: статью напишу, прикольная идея. И даже ее написал на полторы страницы. Но, поскольку ученых людей в это время было немного на планете, и в Англии тоже. Хотя в Англии больше, чем где-либо. Все джентльмены, все друг друга знают, Уоллес узнал, что оказывается есть такой Дарвин, который уже 20 лет все то же самое пишет. И Уоллес приехал к Дарвину в Веджвуд в поместье. Между прочим, Дарвин был промышленник. Веджвудский фарфор ему приносил доход, благодаря чему он мог 20 лет писать книжку одну, и не переживать ни о чем. У меня есть чашечка из веджвудского фарфора. Кстати говоря, контора закрылась не так давно, разорилась.

Тем не менее Уоллес приехал, они сели, из этих фарфоровых чашечек выпили, видимо, чаю, и, как два джентльмена, договорились. Договорились о том, что Уоллес пока не будет публиковать эту статейку, а подождет, когда Дарвин наконец-то доделает быстренько этот свой великий труд. И потом после издания Дарвином Уоллес тоже сам опубликует. Что, собственно, они и сделали. Потом еще и общий доклад забацали. Поэтому теория по стандарту известна, как теория Дарвина, но иногда ее из корректности называют теорией Дарвина-Уоллеса, Уоллес в принципе изобрел то же самое. И Уоллес тоже опубликовал. Концепция была проста, и она все на свете объясняла (почти все – Дарвин настолько хитро все сделал, он даже учел случаи, которые трудно объяснимы или необъяснимы его концепцией).

Все обрадовались, и стали это дело развивать. Однако через некоторое время на границе XIX-XX веков проблемы свалились с двух сторон. Причем удивительно, что с тех сторон, с которых сейчас кажется даже странно. Сейчас и палеонтология, и генетика – это столпы, на которых вся теория эволюции стоит. А в тот момент палеонтология развивалась все больше, и генетика появилась, как явление природы. Они вошли в конфронтацию с дарвинизмом. Это время кризиса дарвинизма. С точки зрения палеонтологов все выглядело очень странно. Палеонтология развивалась, ископаемых находили все больше по сравнению со временами Кювье – сто лет прошло. Но возникал какой-то диссонанс с дарвиновской теорией. Согласно Дарвину, виды изменяются постепенно. У нас есть некоторая изменчивость. Те, которые больше приспособлены – выживают, а те, которые меньше – нет. Но условия меняются постепенно, и по идее виды тоже должны меняться постепенно. Если мы возьмем этих вьюрков с клювами, у нас в каждом следующем поколении клювы все более острые. В начале они тупые, потому острее, а потом получается дятел.

Но в палеонтологии мы видим не так. Мы видим вначале трилобитов, потом мы видим рыб, потом мы видим сразу амфибий, потом рептилий. А плавных переходов нет. По идее должен быть один плавный переход от трилобита до нас. Или не от трилобита, но это не так важно, от какой зверюшки), а в реальности мы видим дискретные группы, которые на протяжении иногда миллионов лет остаются вроде более или менее постоянными, ничего с ними не случается, а потом все резко меняется. Потом снова долго-долго ничего не происходит, а потом снова меняется. Переходные формы вроде бы даже и есть. В это время нашли археоптерикса, ихтиостегу – переходные формы, которые до сих пор в нашем школьном учебнике присутствуют (в этом смысле наш школьный учебник в том времени застрял). Но их как-то мало. Один археоптерикс, а где все остальные? Ихтиостега тоже, конечно, есть, но она одна и все. Поэтому возникали мысли, что дарвинизм неверен, и все работает не так. Сейчас понятно, что это ошибочно.

Источник: https://www.youtube.com/watch?v=sA1W8ovKUq4&feature=emb_logo

Во-первых, палеонтологам в XIX веке казалось, что они очень много уже знают. Современные темпы развития палеонтологии свидетельствуют о том, что у них тогда было меньше одного процента, наверное, информации, которая есть сейчас. Шло накопление информации. Переходных форм, на самом деле, немереное количество. Но в то время многие формы, которые уже были открыты, не учитывали. Многие просто не нашли еще пока.